Нина Александровна Барановская – автор многочисленных публикаций об отечественной рок-музыке. В период с 1985 по 1990 гг. она занимала должность заведующей репертуарным отделом, а впоследствии являлась методистом в Ленинградском межсоюзном доме самодеятельного творчества на ул. Рубинштейна 13, где базировался Ленинградский рок-клуб. Однако, помимо всего прочего, для поклонников группы «Алиса» Нина Александровна является знаковой фигурой и по иной причине - именно ее авторству принадлежит книга о жизни и творчестве Константина Кинчева «По дороге в Рай…». В преддверии предстоящего Дня рождения лидера группы «Алиса» «Записная книжка христианина» пообщалась с Ниной Александровной, результатом чего стало это интервью.
- Ленинградский рок-клуб конца 80-х представляли поистине легендарные личности, которые сформировали «золотой фонд» отечественной рок-музыки в целом. Чем на этом общем фоне Ваше внимание привлек именно Константин Евгеньевич?
- Я не могу сказать, что Кинчев уж очень чем-то поразил меня на общем фоне. Ведь этот общий фон создавали такие личности, как Гребенщиков, Цой, Курёхин, Науменко, музыканты «Странных игр». Список можно ещё продолжать и продолжать. То есть, его появление в Рок-клубе добавило ещё одну новую краску в палитру талантов, которыми изобиловала ленинградская рок-сцена в 80-х. Почему потом книжка была написана именно о Кинчеве? Возможно, это прозвучит слишком громко, но я в процессе нашего общения почувствовала некое сродство душ. Это трудно объяснить словами, но ведь мы всегда чувствуем тех, кто с нами «одной крови». У нас были очень схожие реакции на людей и события. Как он однажды сказал: «Мы с тобой разные, но по импульсам очень схожи». И еще меня привлекала его искренность. Мне до сих пор симпатичны люди, в которых с годами не умирает ребёнок, в которых сохраняется подростковый максимализм. Я не об инфантилизме, а о том, что сказано еще две с лишним тысячи лет назад: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (от Матфея 5:37). В нём была и есть эта честность отношений с людьми и миром. И, наконец, в Кинчеве чувствовался стержень, стальной такой стержень внутри. Это – редкость. «Компромисс не для нас» - это ведь не ради красного словца было сказано. Константин очень цельный человек. Такие люди не могут не привлекать, не казаться исключением даже на самом ярком фоне.
- В Рок-клубе Вы занимались литовкой текстов и, в частности, в своей книге «По дороге в Рай…» рассказали о хитрости, которую применила «Алиса» в отношении текста «Мое поколение» (Эпиграфом к песни значилось посвящение - «Жертвам событий 13 мая в Филадельфии» - прим.) Не могли бы Вы рассказать о каких-то других приемах, благодаря которым музыкантам удавалось обходить цензоров.
- Музыканты особо не заморачивались над тем, чтобы любой ценой залитовать текст. «Алиса» дала подсказку, что это возможно практически с любым текстом. К тому же, я всё-таки филолог, и книжки читать приходилось. И в русской классической литературе, и позднее в советской примеров «маскировки» крамолы в тексте было предостаточно. Но это не значит, что можно было над каждым текстом писать какие-то отсылки, чтобы усыпить бдительность партийных чиновников. Приходилось и просто объясняться с ними, доказывая, что они что-то не так поняли. Помню, как на заседание жюри по итогам одного из фестивалей, когда инструктор из обкома комсомола, обвинявший «Алису» чуть ли не в фашизме (еще до статьи Кокосова «Алиса с косой челкой»), мотивируя свои обвинения тем, что у лидера «агрессивный пиджак» и поведение на сцене, я вытаскивала из-за пазухи цитаты из Луначарского и классиков марксизма про «держиморд» от социализма, которым только бы «тащить и не пущать». А бывало, что использовала к тому, что возбранялось властями, фонетический подход, как я его называла. Ведь кураторы от властей на концертах брали в руки тексты групп и сличали то, что было залитовано, с тем, что слышали со сцены. К примеру, у Гребенщикова в одном из текстов такие строки: Будда в сердце, а бес в ребро. Упоминание Будды, Христа, Магомета в советские годы называлось религиозной пропагандой. И доказывать, что дама из управления культуры не так всё поняла, было проблематично. Будда это Будда. Но я предложила Борису на бумаге использовать в тексте какое-нибудь созвучное слово. И в тех бумагах, которые забирали для ознакомления товарищи кураторы, строка стала выглядеть как «Трудно в сердце, а бес в ребро». Чушь и бессмыслица. Но звучит похоже. И когда БГ пел со сцены реальный текст, всегда можно было сказать товарищам: вам просто послышалось. Или в пору антиалкогольной кампании, я советовала Кинчеву заменить слова «Я вас поставлю на колени, я заставлю пить портвейн» на «я заставлю пить кефир», и он этот совет принял. Сказал, что так даже смешнее.
Но вообще, я не очень люблю об этом вспоминать. Потому что врать не люблю. Даже по необходимости. Мне это всегда было тяжело, и рок-клубовское время – не исключение. Если бы речь шла обо мне лично, я бы в эти игры с властью играть не стала бы. Но я понимала, где живу, и что с волками жить, по-волчьи выть, понимала, что всегда есть угроза разгона рок-клуба, этого удивительного сообщества, где в одно время в одном месте собралось столько талантливых ярких личностей.
- Бывали ли случаи, когда Вы не пропускали тексты «Аквариума», «Кино», «Алисы». Какой была их реакция на это? Не могли бы Вы привести пример самой странной/неожиданной реакции на отказ в пропуске текстов у музыкантов Рок-клуба.
- Нет, таких случаев не было. Во всяком случае, я ни одной из песен этих групп не запрещала. Но пару раз осторожничала. Была такая удобная формулировка придумана: «только для внутриклубного исполнения». Это значило, что группа не может исполнить произведение с таким грифом на большой городской сценической площадке. Ну, скажем, в Юбилейном или Октябрьском. Таким штампом – «Только для внутриклубного исполнения» я когда- то отметила песню «Мама-Анархия» Вити Цоя. Но внутриклубное исполнение – это практически все концерты до 1986 года. На другие площадки рок-клуб почти не пускали. И зал Дома народного творчества был не маленький – теперь там детский театр. Хороший зал на пятьсот мест. Так что, это была почти условность – запрет одной песни к исполнению на других площадках.
Ещё один раз я, отметив этим же грифом «внутри клуба» песню группы «Телевизор» «Выйти из под контроля», лично просила Михаила Борзыкина не петь её на фестивале, где собирались все товарищи: представители обкома комсомола, Куйбышевского райкома партии, горуправления культуры, куратор от КГБ. Мотив у меня был один: не подставить весь клуб, не дать повод для его закрытия и разгона. Борзыкин обещал, но слово нарушил. Чтобы отвести удар от всех музыкантов, мы договорились с нашим директором, чтобы она объявила выговор лично мне за халатность и утерю бдительности, и таким образом вывести весь клуб из под удара. Я в первый раз говорю об этом. Теперь за давностью лет можно. Были случаи, когда я не разрешала к исполнению – нигде и никогда – тексты других групп. Вот сейчас нет цензуры, нет худсоветов. И сами знаете, что льётся на нас с экранов, дисков, из эфира радиостанций.
Да, я запрещала тексты, если они были малограмотны, невразумительны, неталантливы, даже если в них было зерно здравого смысла. Один раз руководитель группы «Пепел» у меня в кабинете расплакался. Это было при БГ, и Борис после ухода этого мальчика, Жени Иванова, меня пожурил. Но тут я считаю, что права была всё же я. Принцип, что зритель сам поймёт, что талантливо, а что убого, не всегда работает. И даже не часто. Вкус зрителя надо воспитывать, и только на безусловно талантливых вещах.
Ещё был такой момент, что я, когда только начинала свою цензорскую деятельность, поначалу смотрела только на текст. Это было ошибкой. Так, однажды, я пришла на семинар рок-клубовских поэтов, который вёл Владимир Рекшан, и разнесла там в пух и прах стихи Олега Гаркуши. Олег, если можете, простите! Когда я увидела «АУКЦЫОН» на сцене, когда я увидела целое, а не фрагмент большого яркого художественного полотна, я устыдилась своих недобрых грозных реплик. Потом, когда я сталкивалась с тем, что вызывало вопросы, я договаривалась о прослушивании произведения в полном объёме. Так на фестивале в 1987 году смог выступить «Ноль». Я подъехала в студию звукозаписи при Доме пионеров, которой руководил Андрей Тропилло, и там услышала всю фестивальную программу Феди Чистякова. Это была «не моя» музыка. Но это было талантливо. И я разрешила исполнять все песни, хотя тексты произвели на меня в отрыве от музыки весьма тягостное впечатление.
- В книге Вы пишете: «В течение сезона 85-86 года мы довольно часто встречались в ЛМДСТ и почти всегда спорили. Для споров были две непреходящие темы: творчество «Аквариума» и отношение к христианству». На этих вопросах хотелось бы остановиться подробнее.
В книге Вы вспоминаете о случае, который расположил вас к Константину Евгеньевичу - эпизод с рассуждениями Михаила Борзыкина о Христе («И вообще, что он с этим Христом лезет! У Христа полно противоречий. То призывает к смирению, то кричит: «Не мир я вам принес, а меч») Каким было отношение ко Христу и христианству в Рок-клубе и тех кругах, в которых Вы вращались?
- Да знаете ли, ведь тогда власть не просто отделяла церковь от государства. Тогда открыто верить было просто опасно. Люди с короткой памятью зовут нас back in USSR, а я вот помню, как решила крестить своего ребёнка, которому было уже 10 лет, и не могла найти для него крёстного отца. Даже те, кто был крещён в детстве, боялись участвовать в таинстве. Боялись последствий для своей карьеры.
В среде музыкантов Рок-клуба интерес к вопросам веры был уже потому, что вопросы эти задавать себе не поощрялось властью. Но не могу сказать, что встречала в то время в Рок-клубе воцерковленных людей. Скорее, это был интерес к личности Христа, как когда-то этот интерес был у «детей цветов». Буддизм, книжки Кастанеды были тоже популярны в творческой среде. Все искали, но у всех была изрядная каша в голове, и ваша покорная слуга не исключение. Я ещё не работала с Рок-клубом, была корреспондентом в университетской газете, когда мы обсуждали с Майком Науменко, что у БГ стали явными в творчестве христианские мотивы.
- Я полагаю, умному человеку бог не нужен, - сказал тогда Майк, - и ведь я соглашалась с ним.
Мы жили в безбожной стране, где даже Евангелие было трудно найти. Для меня всё началось как раз тогда, когда я впервые прочитала Евангелие. Хорошо помню своё ощущение. Его можно выразить одной фразой: да, так всё и было! И ещё меня буквально оглушила Нагорная проповедь. Ведь так всё просто! Если бы каждый следовал слову Христа, Царствие Небесное было бы на земле! Это потом я понимать стала, что самое простое и есть самое трудное. В общем, все тогда стояли на подступах. Все искали. И каждый нашёл то, что хотел. И, подчас, те, кто казался в ту пору обретшим истину, со временем от этой истины уходил в сторону. Помните, в «Сталкере» у Тарковского заветная комната, где исполняются только сокровенные желания, проявляется всё потаённое? Дикобраз пошёл просить за брата, а получил довольство и богатство. «Дикобразу дикобразово».
Если говорить обобщённо, то интерес к христианству был в то время в среде творческой интеллигенции, и не только в Рок-клубе. Но для многих он так и остался интересом. Бывали случаи, когда люди приходили в церковь, крестились, а потом отходили от веры. Но, оглядываясь назад, я для себя сделала один вывод: не торопиться судить.
Мне вспоминается эпизод, свидетелем которому я стала как раз во время первого фестиваля московской рок-лаборатории. Я вышла подышать воздухом на улицу – погода была жаркая, и в зале – духота. Под окнами ДК, где проходил фестиваль, стояла группка парней из тусовки. Задрав головы, они смотрели на окно верхнего этажа и кричали:
- Петя, давай! Петя!
И я увидела, как там, в растворённом окне появилось лицо Мамонова из группы «Звуки Му», самой популярной из московских команд. Лицо искажено брезгливой гримасой. Взгляд его был презрительным. Он с высоты третьего этажа сплюнул вниз, чуть ли ни на головы парням. Тусовка одобрительно загоготала.
- Петя, ещё! Давай, Петя!
Я помню чувство гадливости, охватившее меня при виде этой сцены. «Какой, однако, мерзейший тип!»
...Прошло время, и я увидела фильм «Остров». В интернете нередко встречаю интервью, рассуждения Петра Николаевича Мамонова о вере, о Христе. Его прежние товарищи теперь говорят, что у Мамонова «православие головного мозга» - есть такой уничижительный термин у нашей либеральной интеллигенции. То же самое они говорят и о Кинчеве. Так что, не стоит никого судить, потому что каждый может очень удивить однажды. Может удивить и тот, кто, казалось бы, первым приблизился к истине. А потом смешал Божий дар с яичницей… Ну, так за него молиться надо… Верить, что не всё потеряно.
Очевиден рост, которого добился Константин Евгеньевич, как автор, в сравнении с альбомом «Энергия» и последующими работами. Как Вы думаете, с чем был связан этот рост? Быть может, этому способствовала негласная «творческая конкуренция» с Борисом Гребенщиковым?
- Я думаю, дело не в конкуренции с кем бы то ни было. Дело в самой атмосфере клуба, в той почве, на которой стало взрастать то новое в творчестве Кинчева. Любому художнику нужна питательная среда. В Москве тоже была бурная творческая жизнь, но, позволю себе заметить, эта среда, почва была другой. Город, особенно такой, как Питер, формирует стиль художника, и это не моя мысль: об этом кто только ни говорил и ни писал. Я была на первом фестивале Московской рок-лаборатории. Это было интересно. Но тот подъем духа, который не раз происходил на концертах в Рок-клубе, то единение зала и музыкантов на сцене, для меня на московском фестивале обозначились лишь тогда, когда выступали «Кино» и «Алиса».
В Питере на Кинчева, как я думаю, влияла эта атмосфера повальной талантливости. И ещё, конечно, встреча с Башлачёвым. Я как раз думаю, что не БГ, при всём уважении к его творчеству Кинчева, стал в хорошем смысле провокатором дальнейшего творческого роста Константина, а Саша Башлачёв и Майк Науменко. Башлачёв с его чувством слова, с его обращением к древним корням, с его уважением к слову, с его чувством ответственности за слово открыл Кинчеву понимание слова как божественного глагола, который не может использоваться абы как, быть «рыбой», как называют текст некоторые песенники. А Майк Науменко – это свобода в слове. Полная раскрепощённость, юмор, самоирония. Думаю, именно этим двоим Кинчев обязан своим последующим движением вверх и вперёд. Но и давайте не будем забывать, что сам Константин Кинчев – одарённейший человек, и он пошёл по пути, который проходили многие из тех, кто получил Божий дар при рождении. Помните, знаменитое стихотворение Пастернака? Оно как раз об этом:
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплёкой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость - это Рим, который
Взамен турусов и колёс
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз.
- Конец 80-х-начало 90-х – это тот период, когда, судя по стихам и интервью, жажда духовного поиска, «корней», была у Константина Евгеньевича особенно сильной. На Ваш взгляд, как человека, который его близко знал и работал с его текстами, приход Константина Евгеньевича ко Христу и Православию был закономерен и логичен или же это неожиданность и чудо?
- Я думаю, что приход любого человека ко Христу всегда закономерен, потому что это приход к истине. К кому нам ещё идти? И приход ко Христу всегда чудо, особенно после долгих десятилетий безбожия. У Петра Мамонова в одном из интервью я прочитала: «Я скучаю о Господе…» Это сказал человек верующий. Меня поразило то, что эту же фразу я увидела у старца Силуана Афонского: «Молю Твою благость, Господи, призри на меня с высоты славы Своей и даруй мне силу славить Тебя день и ночь, ибо душа моя возлюбила Тебя Духом Святым, и скучаю я по Тебе, и слезно ищу Тебя».
Если вспомнить лучшее в искусстве последних двух десятилетий СССР, то это и была тоска по Господу. Народ «скучал по Господу», Которого в безумии своём отверг на годы. Об этом снимал фильмы Тарковский. Об этом пьесы Вампилова, особенно «Утиная охота». Об этом Эфрос снял фильм по повести Битова «Заповедник» - фильм назывался «В четверг и больше никогда». Олег Даль гениально сыграл там страшную, чёрную и глубокую как бездна тоску богооставленности. Я, кстати, только сейчас стала понимать, почему Эфрос дал такое название фильму. Он сместил чуть-чуть акцент, который был у Битова. «Заповедник» - это как бы о том, что вот есть ещё эта заповедная область, где остались чистые души, и приходит туда герой с его цинизмом и всё разрушает. «В четверг и больше никогда» - это о том, что пятница не наступает: страстная пятница, когда приносится искупительная жертва за всех людей, - и нет спасения. Пустота, бездна…В этом названии – отчаяние художника перед обезбоженным миром.
И так жила страна. Как однажды сказал БГ: «Это было время, когда адюльтер был самым сильным духовным переживанием». Мы тогда не смогли бы это сформулировать для себя, но именно все «скучали по Господу», и многие тогда стали, порой даже неосознанно, искать путей к Нему.
А люди с даром Божиим – инструменты особенно тонкой настройки в руках Творца. Константин Кинчев просто не мог не прийти ко Христу. Если вспомнить события 80-х годов в его жизни, то это не только начало признания его как артиста, как звезды рок-н- ролла, но это и путь скорбей. Песня «Осеннее солнце» написана в память о друге, которого он потерял. Гибель Саши Башлачёва. Война, объявленная Кинчеву властями и уголовное преследование. Клевета в прессе. В те же годы – рождение сына, а потом резкие перемены в личной жизни. Наверное, и гастрольная поездка в Иерусалим сильно повлияла на него. Он провёл ночь в Гефсимании. Я могу только догадываться, что он там должен был пережить.
После крещения, после прихода ко Христу сколько было искушений для Константина! Он не раз признавал, что только с Божьей помощью он смог преодолеть такие страсти, которые многих ломают, доводят до гибели. Как он сам говорил в недавнем интервью Татьяне Москвиной в «Аргументах недели»: «Но вовремя Господь мне послал жену Саню... Господь учит ответственности, в ответственности вся любовь и заключена».
- Многие отмечают, что «Алиса» времен первых альбомов и «Алиса»- нынешняя сильно отличаются. Кто-то (как я, скажем) не видят в этом ничего плохого (даже наоборот), кто-то говорит об этом, исключительно в отрицательном тоне. Какое лично у вас отношение к нынешнему творчеству Константина Евгеньевича?
- Как к творчеству единомышленника. Те, кому только первые альбомы «Алисы» интересны, могу искренне посочувствовать. Я не о том, что те альбомы хуже последующих. Я о том, что этим людям пока не открылось, с чем к ним обращается Кинчев, который был в начале своего творческого пути их кумиром. Как теперь говорят, они просто «не в теме».
Все, кто был до вас! Все, кто был до вас –
Все те, чья правда свет! Все те, чья правда свет –
Крестят ваш путь и смотрят вам вслед,
Чтобы вы смогли, чтобы вы смогли
Поднять и пронести,
поднять и пронести
Всё то, что любовь желала спасти!
Дети последних дней…
Вот как могут воспринять эти слова те, кто сегодня с кривой усмешкой говорит о «православии головного мозга» у Кинчева?
И что, ему ломать себя под каждого? Ради успеха у всех «наступать на горло собственной песне»?! Такое возможно в шоу-бизнесе, в поп-культуре. Но ведь мы имеем дело с другим явлением. Мы, слушая очередной альбом, слышим ИСПОВЕДЬ.
Много уже лет назад, Косте тогда исполнилось 33 года, он однажды позвонил мне и стал говорить о том, что нужно искать какую-то новую форму. Поколения слушателей, зрителей сменяются и надо, мол, идти в ногу со временем. Я помню, что тогда отвечала ему. И, спустя много лет, я думаю так же, как тогда. Если есть что сказать, если делишься со своей публикой выстраданным и делаешь это искренно, то этот посыл обретёт единственно возможную форму. Красивый сосуд нужной формы отыщется, если есть доброе вино.
Конечно, есть те, кому сегодняшний Кинчев не близок. И в этом нет вины Кинчева. Требовать от него угождать вкусам былых поклонников было бы странно. Человек взрослеет и меняется, и речь не только о биологическом возрасте. Ну а кто-то, старея, не взрослеет и не меняется. Это их беда. Но всегда есть надежда, что Любовь однажды коснётся и их сердец.
- Есть ли композиции «Алисы» последних 10-15-ти лет являются для вас любимыми? Какие из них с точки зрения слова (а Вы, как известно, ему уделяете особое внимание) представляют, на ваш взгляд, большую ценность?
- Я очень люблю альбом «Стать Севера» - весь целиком. Мне с возрастом вообще стали очень близки вещи раздумчивые, наполненные не столько бешеной энергетикой, сколь глубинными смыслами. В этом альбоме самые любимые композиции «Дым» и «На пороге Неба». В каждом из последних альбомов есть песни, которые мне по-настоящему интересны и близки. «Арифметика», «Когда окончится день», «Левша», «Ангел», «Фавор»… Да много таких песен!
Что касается, большей или меньшей ценности с точки зрения слова, то я полагаю, что у художника, который своим творчеством резонирует с твоей душой, интересно всё, даже ошибки. Даже мысли, которые не близки (а иначе и быть не может: мы по образу и подобию созданы, а не по шаблону!), даже такие мысли и чувства – повод для анализа, для вслушивания, всматривания, толчок к попытке понять, что руководило художником, когда он так высказывался. Мне вот теперь всё остро социальное не так важно, как вечная борьба человека с собой, со своими страстями, с гордыней своей. Но у меня нет и негативизма по отношению к остро социальным темам в творчестве. Но тема покаяния, тема «тоски по Господу» мне особенно близка. И в творчестве Константина Евгеньевича тоже.
- Следующий год станет для «Алисы» юбилейным. В чём, на Ваш взгляд,
секрет их непреходящего на протяжении уже почти 35 лет успеха?
- Я думаю, как Земля в древнем мире, этот успех держится на трёх китах, и имя этим мощным гигантам Талант, Честность и Искренность. Тут недавно один известный актёр сказал, что народ наш достоин той лабуды, которой его кормят с экранов. Чем так рассуждать, лучше не брать грех на душу и этой дрянью не кормить, относясь строже и к собственному творчеству. Любовь, в том числе и к публике своей, это ответственность – согласна в этом с Кинчевым абсолютно. И ещё есть важный момент, как раз тот, который оттолкнул от него некоторых былых фанов: устремление к вечному. Трудно не откликаться на проблемы сего дня, но эти проблемы каждый день новые. Одни решаются, возникают другие. Такая вот «работа жить». Но есть то, что с нами, человеками, - от сотворения мира. Это проблема выбора. Кинчев ярко, талантливо, честно говорит со сцены об этом. Свобода не в том, чтобы помахать плакатиком или пройти маршем, выкрикивая лозунги. Свобода… Да ведь лучше апостола Павла не скажешь: «Всё мне позволительно, НО НИЧТО НЕ ДОЛЖНО ОБЛАДАТЬ МНОЮ» (к Коринфянам 6:12).
Кинчев каждым концертом, каждым альбомом возвращает нас к самому главному в жизни каждого человека. К раздумьям о смысле этой самой жизни. И в диалоге со слушателем он пронзительно честен. А это не может не откликаться эхом в душах людей.
А с апреля до стужи у Емели дел невпроворот –
Кликать чистые души в хоровод,
Славить синее небо, солнцем красным раскрашивать лучи,
Былью выстроить небыль в лад свечи.
***
Всё пройдёт, но останется свет.
Там, где мы зажигали, нас нет – дым.
Хоть этот сказ никому не указ, но
Что зажглось, то проклюнется в нас с Ним!
